На краю Принцесс-парка - Страница 120

120

– А ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему я все это делал?

– Иногда, – неопределенно пожала плечами Руби. – Я решила, что дело в том, что я напоминаю тебе о Фостер-корт и о твоей бабушке. Кроме того, я и мои дочери всегда были твоей второй семьей.

– Ты серьезно так думаешь? – Мэттью слегка нахмурился, а его глаза потемнели. Руби почувствовала, что длинные худые пальцы, державшие ее руку, напряглись.

– А как еще я могу думать?

– Ну, могла быть и другая причина.

Пальцы Мэттью начали едва заметно дрожать.

– И какая же?

Отпустив ее руку, Мэттью сел на кровать:

– Мне всегда было сложно говорить с тобой. Поскольку я был человеком небедным, ты считала, что я пытаюсь покровительствовать тебе. Тебе нравится держаться с людьми на равных, а еще лучше – смотреть на них сверху вниз. Но сейчас положение изменилось.

Он робко взглянул на нее, и Руби сразу вспомнила их первую встречу и то, каким неуверенным в себе он тогда казался. Впоследствии она ни разу не видела в глазах Мэттью такого выражения.

– К концу года я, наверное, стану бедняком, так что сейчас я могу сказать тебе, что чувствую – что я чувствовал всегда, с того самого момента, как ты вошла в дом, вся перепачканная краской. Я…

Зазвонил телефон.

– Секундочку, – сказала Руби и побежала вниз.

Звонил Клинт – ему, разумеется, нужна была Дэйзи.

– Она у зубного, – сообщила Руби. – Разве она тебе не говорила?

– Да, говорила, я просто забыл. – Клинт начал пространно объяснять, что они с Дэйзи должны были встретиться в полдень, но он опоздает, поэтому он предлагает встретиться в «Макдональдсе», а не возле театра. – Если меня не будет, я зайду в «Форум» во второй половине дня.

Возле телефона на стене висело зеркало, и Руби стала рассматривать свое отражение. Она выглядела явно моложе своих пятидесяти семи лет, и ее все еще можно было назвать красивой – но это была красота приближающейся старости. Черные волосы посеребрила седина. Перед Рождеством Руби подкрашивала их, но краска уже почти смылась. Кожа на шее становилась дряблой, и пора было переходить на свитера с высоким воротом. Голос Клинта все жужжал в трубке, и мысли Руби перешли на сказанное Мэттью пять минут назад: она поняла, что именно он не успел ей сказать. Он едва не сказал, что любит ее! Но когда эти слова уже готовы были сорваться с его языка, она пошла отвечать на телефонный звонок.

На лестнице послышались быстрые шаги. Мэттью с каменным лицом спустился в прихожую. На нем был пуховик, и было очевидно, что он собирается уходить.

– Клинт, – торопливо проговорила Руби, – заканчивай, у меня дела.

– Не забудьте передать все Дэйзи.

– Хорошо.

Она положила трубку в тот самый момент, когда Мэттью открывал входную дверь.

– Так что ты хотел мне сказать? – спросила Руби.

Ее охватила дрожь, а сердце готово было выскочить из груди. Надо было обязательно дослушать то, что Мэттью собирался сказать, и послать этот телефонный звонок ко всем чертям!

– Это уже не важно, – с горечью в голосе ответил Мэттью. – Ничего серьезного.

Хлопнула входная дверь. Издав стон отчаяния, Руби опустилась на пол, ее голова упала на грудь. Она сделала в жизни немало ошибок, но та, которую она совершила только что, была самой ужасной.

Элли и не догадывалась, что Рождество может быть таким убогим. Они с Феликсом ходили на ночную службу в деревенскую церквушку, и на следующий день девушка проснулась очень поздно.

«Рождественское утро…» – мрачно подумала она и представила себе такое же утро дома и кучу подарков под елкой. В этот день бабушка всегда готовила изысканный завтрак, и все домочадцы собирались за праздничным столом, а после отправлялись к своим подаркам. Целый день работал телевизор, даже если его никто не смотрел, и рождественские гимны можно было услышать в каждом уголке дома.

Элли решила, что пора вставать, и спустила одну ногу с кровати, но тут же скривилась и забралась обратно под одеяло. Линолеум был ледяным, а тапочек у нее не было. Ей удалось одеться, не выбираясь из постели. Ее животик рос очень быстро, хотя ребенок должен был родиться лишь в мае, и девушке уже приходилось носить одежду для беременных. Расправив плечи и сделав глубокий вдох, Элли пошла вниз.

– Доброе утро, Элли.

Феликс сидел в «гостиной» – темной комнатушке в задней части дома. В камине нехотя горел огонь, а на каминной полке стояло с полдюжины рождественских открыток. Лайам открытку не прислал – а также, вопреки обещанию, не позвонил. Впрочем, у Элли не было ни малейшего желания разговаривать с ним.

– Хочешь чаю? – учтиво предложил Феликс.

– Хорошо бы.

Брат Лайама почему-то относился к Элли почти как к инвалиду – готовил ей еду, убирал за ней посуду, – против чего она особо не возражала. Уж лучше так, чем делать все самой.

Феликс пошел за чаем, а Элли уселась в одно из старомодных кресел и поднесла руки к огню. Кресло было сырым, как и все в доме – стены, полы, мебель, постель… Ничего удивительного, что Лайам с сестрой уехали отсюда при первой же возможности. Даже их мать сбежала сразу после смерти мужа. По словам миссис МакТаггарт, три раза в неделю приходившей стирать белье и убирать в доме, отец Лайама и Феликса был неудачником. Иммону Конвэю принадлежала деревенская аптека, которую можно было назвать золотым дном – ведь она была единственной аптекой на много миль вокруг. Однако он категорически отказывался потратить хотя бы пенни на свою семью. Все свои заработки он просаживал на скачках, поэтому, когда у него случился инфаркт, жене и детям ничего не досталось.

120