Крис считал, что следует пригласить лишь самых близких, Руби же придерживалась противоположного мнения.
Она сказала себе, что после свадьбы бросит работу и станет праздной дамой, – хотя и знала, что очень скоро безделье ей наскучит. Зато у нее появится возможность выучиться какой-нибудь профессии и заняться собственной карьерой. Крис предложил ей стать учительницей – по его словам, один из его приятелей как раз обучался на педагогических курсах.
Сначала эта мысль пришлась Руби по душе, но потом она вспомнила, что ей не слишком-то нравилось присматривать за чужими детьми во время войны.
– Ты будешь учить их, а не присматривать за ними, – заметил Крис. – Чтобы стать педагогом, нужна кое-какая подготовка, но ты ведь можешь выучить все необходимое на дому.
Руби пообещала, что подумает. Также она задавалась вопросом, не завести ли ей еще одного – или не одного – ребенка, но Крису об этом не говорила. Сейчас, сидя за кухонным столом и составляя список гостей на свадьбе своих дочерей, она в сотый раз вернулась к этой мысли. Теперь все было бы по-другому – у нее был бы настоящий муж, достаточно денег для того, чтобы обеспечить ребенка всем необходимым, и куча родственников Криса, которые могли бы ей помочь в случае чего. Известие о том, что Руби с Крисом сошлись, привело Элли Райт и ее родных в восторг.
В дверь позвонили, но погруженная в свои мысли Руби этого не заметила. Когда звонок прозвучал опять, она от неожиданности вздрогнула.
«Может, это Крис? – с надеждой подумала Руби. Иногда он заезжал, если был где-то поблизости.
Но это был не Крис, а незнакомая женщина в дорогой шубе. Когда Руби открыла дверь, она уже собиралась звонить в третий раз.
– Я думала, что вас нет дома, – на безупречном английском сказала женщина.
– Слушаю вас, – сказала Руби. Женщина выглядела слишком хорошо, чтобы продавать что-либо.
– Вы же Руби О'Хэган, да? Можете не отвечать – я узнала вас еще несколько месяцев назад, как только увидела.
Руби порылась в памяти, но так и не вспомнила, где она могла видеть эту женщину, – и уж точно они не встречались за последний год. На вид даме было за шестьдесят, у нее было маленькое, ничем не примечательное лицо правильной формы, а волосы уже наполовину поседели.
– Я прошу прощения, но разве мы знакомы? – спросила Руби.
– Можно сказать и так. Меня зовут Оливия Эппелби. – Женщина нервно сглотнула. – Я твоя мать.
Что можно сказать матери, которую ты видишь первый раз в жизни и которая отдала тебя в сиротский приют, когда тебе не было еще и дня от роду? Руби ничего не приходило в голову. Она пригласила Оливию Эппелби в гостиную и пошла на кухню делать чай. Пока чайник закипал, Руби попыталась привести свои мысли в порядок, хоть как-то осознать происходящее. Достав лучший сервиз, она накрыла поднос кружевной салфеткой, насыпала сахар в маленькую расписную сахарницу, налила молоко в кувшинчик и протерла чашки полой юбки. Когда все было готово, Руби сделала глубокий вдох, взяла поднос и пошла в гостиную.
– Я так полагаю, ты не знаешь, что сказать, – произнесла Оливия Эппелби, когда Руби вошла. Гостья тоже явно чувствовала себя неловко: сидела на самом краю дивана, обхватив руками колени. Шуба лежала на стуле, а на Оливии был элегантный черный костюм.
– Как вы меня нашли? И давно вы знаете, где я живу? – спросила Руби.
Ее удивило то, что она не испытывала абсолютно никаких эмоций и уж подавно ничего не чувствовала по отношению к этой хорошо одетой и правильно разговаривающей женщине – ни любви, ни злости, лишь легкий привкус презрения из-за того, что после стольких лет мать осмелилась вторгнуться в ее жизнь.
– Я узнала, где ты живешь, два месяца назад и все это время набиралась храбрости, чтобы зайти к тебе. – В голосе Оливии Эппелби чувствовалась легкая дрожь. – Я искала тебя повсюду. Вообще-то это долгая история, но я попытаюсь пересказать ее в двух словах. – Оливия перевела дыхание. – Когда я была беременна тобой, то жила в Бристоле, у женщины по имени Мадж Куксон. Она была кем-то вроде повитухи. Через несколько часов после твоего рождения тебя у меня забрали. – Лицо пожилой женщины исказила гримаса боли. – Мадж клялась, что не знает, куда тебя увезли.
Немного помолчав, Оливия устало пожала плечами:
– Мы с ней иногда обменивались письмами, открытками к Рождеству и тому подобным. Несколько месяцев назад, в августе, Мадж умерла. Ее сын отправил мне письмо, в которое вложил конверт от нее. На конверте было написано, что его следует отослать мне после ее смерти. Мадж написала, что пообещала никогда не рассказывать мне, куда отвезли моего ребенка, но не хочет уносить эту тайну в могилу. По ее словам, тебя отвезли в монастырь Святого Распятия под Абергелем. Кроме того, Мадж сообщила мне твое имя – Руби О'Хэган. – Оливия слабо улыбнулась дочери. – Моя первая мысль была просто ужасной – я пожалела, что Мадж дожила почти до девяноста лет, и подумала, что, если бы она умерла, когда ты была еще ребенком, я познакомилась бы с тобой намного раньше.
– И кто же забрал меня у вас?
– Мой отец. Он буквально вырвал тебя из моих рук. – Прижав руки к груди, Оливия Эппелби содрогнулась всем телом. – Можно я закурю?
– Тут где-то стояла пепельница.
Взяв пепельницу с серванта, Руби поставила ее рядом с нетронутой чашкой чая.
– Так, значит, вы ездили в монастырь?
– Я поехала туда сразу после того, как получила письмо Мадж. Там уже много лет нет сиротского приюта.
Прервав свой рассказ, Оливия зажгла сигарету и с выражением наслаждения на лице затянулась – как будто не курила несколько дней.